Драконова Истина

[|рей|]

Хочу поделиться одним рассаказом, который я причитала ещё давно, и с тех пор иногда перечитываю. Не могу и не желаю говорить о чём он, но прочитать его точно стоит. Нашла я его, кстати, вочередном выпуске журнала "Готика. Истории, леденящие кровь" ещё аж в 2005 году. Леденящего кровь, вообще-то, в этой серии практически нет. Из восьми, кажется, номеров, которые у меня лежат, один только действительно "пугательный". А тот, который хочу представить, вообще очень добрый (на мой взгляд, конечно же).

Итак, цитата с обложки:
Дракон умилённо улыбался, глядя на своего собеседника как на новорождённого. Этот человек забавлял его своим невежеством и наивностью. Маленький, лохмалый, бестолковый, но упрямый, смелый и любящий рыжую женщину поимени Кэрол. Пришёл из дикой цивилизации в дикое мироздание истины. Он мог его убить, мог съесть. Он делал это не один раз, когда незваные гости нарушали его покой и не успевали оправиться от потрясения. Ни одно живое существо, если и оказывалось здесть при невероятных обстоятельствах, не вышло из этой пещеры.

и ещё, по поводу автора.
Произведение опубликованно в журнале "Готика" под именем Надежда Петрова. В интернете я обнаружила это произведение за авторством некой Эстер Лавровой на прозе.ру: здесь, отмеченное 2003 годом. Есть ли здесь нарушение авторских прав или нет, или это один и тот же человек - решать явно не мне, поэтому я просто прелогаю читать.

Драконова Истина

Добираться до Непала было ужасно долго и неудобно. Практически на перекладных. Сначала ночным рейсом из Лос-Анджелеса до Пекина, а оттуда, через сутки ни свет, ни заря на маленьком допотопном и видавшем виды Боинге до Катманду.
Спустя четыре с половиной часа крылатая развалюшка Непальских авиалиний сделала последний предпосадочный вираж над начинающимися серебристыми ледяными вершинами Гималаев и медленно, заковыристо пошла вниз, слегка бултыхаясь в ледяном и влажном небе.
Увид нетерпеливо ерзал в кресле, крепко прижимая к груди кожаный кейс с фотоаппаратом, видеокамерой, журналистскими бумагами, визитками и почтовым сообщением под громким названием: «Избранным да откроется Вечная Истина Древности!». За время полета он не раз доставал его из чемодана, жадно перечитывал снова и снова, потом аккуратно клал в портфолио, поглаживая его крепкими загорелыми руками, и возвращал во чрево кейса. И так все время, без еды и без прохладительных напитков. На маленьких непальских стюардов Увид производил впечатление одержимого.

Ну и плевать, ему было на все плевать. Он готовил мировую сенсацию с эффектом разорвавшейся бомбы, суперрепортаж о том, чего человечество еще никогда за свое сумасшедшее существование не видело. А он, Увид, уже жаждал снискать всемирную славу лучшего журналиста на планете Земля. Он никому ничего не сказал, даже жене, которой доверял как самому себе, он никого с собой не взял, даже своего любимого ассистента Бэйкета, он готов уволиться из Компании, потерять друзей, забыть свое имя, но он не готов упустить хвост от Великого Чуда.
Маленький старый аэропорт Катманду представлял что-то среднее между деревенским ангаром на далеких азиатских задворках и видимостью европейской цивилизации. Электронное табло с рейсами в зале встречающих блекло светилось в полумраке экономии электричества. Пахло восточными травами, басманским лепешками, потом домашних животных, дорогими сигарами и еще, черт знает, чем. Увид стоял в сторонке, облокотившись о стойку справочного отсека и поминутно крутил своей кудрявой головой из стороны в сторону. Он ждал человека. В общем-то он не боялся, что его не найдут или не увидят. По сравнению с местными жителями рост у Увида был внушительный, да и одет он был достаточно элегантно, хотя и броско. Увид любил сочетание несочетаемого.
Мимо сновали туда-сюда местные жители - индусы и шерпы, прилетающие и отлетающие пассажиры, мальчишки в халатах с подпушкой из ламы и с курами подмышкой. Разносчики рекламы и журналов прыгали через стоящий на полу багаж. Хамоватые китайцы, гортанно расхваливающие свой штучный товар, расфуфыренные американцы (при взгляде на соотечественников Увид презрительно отворачивался), бестолковые итальянцы, трещащие на своем сорочьем языке на весь аэропорт и отвязные немцы-байкеры в полном обмундировании, ругающиеся последними немецкими словами на непальских худощавых и загорелых таможенников-гуркхов, не пропускающих их мотоциклы из отделения транспортного багажа – вся эта пестрая толпа волной перекатывалась из одной стороны аэропорта в другую. Каким ветром занесло немецких байкеров на этот край света, оставалось только догадываться.
Увид нервничал, постукивая пальцами по стойке справочного отсека. Тот, кого он ждал, не появлялся. Он уже готов был провалиться сквозь землю от негодования, как вдруг почувствовал легкий толчок в спину и тут же резко обернулся. Ему пришлось слегка опустить вниз голову. Перед Увидом стоял маленький шерп в ярко-рыжей одежде буддийского монаха. Голова его была гладко выбрита, лишь на самой макушке красовалась маленькая татуировка в виде круга и еще чего-то (Увид не успел разглядеть), лицо густо загорелое от горного солнца, широкое и улыбающееся. Руки сложены в ладонях, лысая голова качается, как у китайского болванчика.
- Гашпадын Увит!?
- Увид, Увид! – раздраженно ответил журналист, - Я тебя, братец, уже в этой дыре целый час дожидаюсь!
- Дожидай, зра, я за Вами видель!
- Английский понимаешь!
- Почти! – как ни в чем небывало ответил монах, - Идёте за миной!
Они свернули в какой-то боковой полупустой коридор и через минуту выскочили на улицу из душного аэропорта. Монах резвым шагом направился к двум велосипедам, лежащим у обочины рядом с автостоянкой. Добежав до велосипедов, он резко развернулся на своих босых пятках и ткнул маленьким пальцем в кейс Увида.
- Вешь весь?
- Остальное я оставил в сейфовых камерах аэропорта.
Монах замахал оранжевыми рукавами перед его носом.
- Не-не, забират все, украсть все!
Тут до Увида наконец дошло, что весь скарб придется везти на велосипеде!
- Мы что, поедем на них!? – спросил он, широко раскрыв глаза.
Шерп довольно улыбнулся, кивнул и погладил руль одного из велосипедов.
- И далеко ехать?!
- Таридцать мил!
- А не проще взять машину.
- Авто не пройдет, все! – ответил монах, как отрезал, - Вешь забирать и уезжать! Пора, пора!
Через двадцать минут Увид и маленький монах тряслись на велосипедах по булыжной мостовой маленькой столицы маленькой страны. Журналист изо всех сил старался не отставать от своего спутника, но любопытство заставляло Увида вертеть головой во все стороны, и он периодически терял из виду монаха, который исчезал за поворотами торговых рядов и узких улочек. Мимо проскакивали торговцы диковинными фруктами, дети с мулами и ослами, шерпы в теплых стеганых халатах и шапках-ушанках из ламы, с дорожными мешками за плечами. Пару раз попадались джипы и мотоциклы. По всей видимости, это был Старый Город. А на горизонте маячили современные невысокие постройки.
Вскоре они въехали на небольшую площадь с фонтанами и выстроенными по кругу маленькими кафе и магазинчиками с сувенирами. В конце этой экзотической площади стояло красивое шестиэтажное здание в колониальном стиле, на фасаде которого была вывешена не менее красочная вывеска «ОТЕЛЬ ШЕРАТОН».
А за этой площадью начиналась большая знаменитая дворцовая Площадь Дурбар, в центре которой в окружении шикарных клумб с цветами, высаженными по форме свастики, красовался великолепный Новый Королевский Дворец. По площади Дурбар сновали туристы разных стран с фотоаппаратами и камерами, а у центрального входа стояли армейские стражи-гуркхи со смуглыми свирепыми физиономиями в яркой непальской военной форме. На шпиле главной башни дворца развивался под моросящим дождиком флаг государства Непал.
Возле каменных резных скамеек маленький монах показал знаком остановиться и слезть с велосипедов. Увид молча повиновался, хотя на языке у него вертелся миллион вопросов к этому «оранжевому» шерпу. Монах же молча показал пальцем в сторону, Увид автоматически повернул в этом направлении свою кудрявую голову и обомлел.
Он увидел огромной высоты необыкновенное сооружение, похожее на гигантский колокол, стоящий на ступенях разной величины. Бока его отливали серебристой дымкой, и на них были высечены всевозможные индуистские знаки и иероглифы, изображены диковинные звери и птицы, а еще глаза – большие и страшные, красивые и манящие. По всей видимости, это были глаза Будды или Шивы. Увид не мог представить точнее. Он догадался, что это знаменитая Ступа Мира – Будднатх, которую без труда можно было назвать одним из Чудес света. Увид смотрел на это жуткое великолепие в оцепенении и восторге, и не мог оторвать своих глаз. В конце концов он очнулся и обернулся. Его спутника и след простыл. Американец заволновался и начал лихорадочным взглядом искать его среди толпы туристов, военных и местных жителей. Вдруг дальнозоркие глаза Увида поймали мелькающий оранжевый наряд на другом конце площади у входа в королевский дворец. Монах о чем-то переговаривался с охраной и размахивал руками и кланялся. Наконец один из охранников знаком показал на восточный вход дворца и вместе с шерпом направился к воротам той стороны.
Увид хотел, было, закричать, но понял, что его никто не услышит. Тогда он уселся на каменную лавку, придвинул ближе к ногам вещи и велосипеды, достал сигарету, закурил и начал ждать. Капли противного моросящего дождика падали за ворот рубахи и заставляли ежиться. Но Увид терпеливо ждал. Он мысленно представлял, как войдет в Храм в горах, к Радужным Воротам, будет слышать протяжные звуки Мантры, улавливать аромат благовоний и отдаленный шум Мертвого Водопада. А за ним, за водопадом… Кто-то резко толкнул его в бок. Увид даже подпрыгнул от неожиданности. Это был его спутник – оранжевый монах. Он загадочно улыбался и едва заметно покачивал головой. Американец разозлился.
- Послушай, парень, как тебя зовут?
- Мансу?
- Как?!
- Мансу - имя Мира!
- Чертовня какая-то! – пробормотал себе под нос Увид, а вслух произнес, - Послушай, Мансу! Мне очень не нравится, когда ты внезапно исчезаешь, словно сквозь землю проваливаешься! Меня это слегка пугает, понял?
Монах кивнул головой и заулыбался еще шире.
- Твой день сегодня, Увид, - загадочно произнес Мансу.
- Мой день, мой день! Ладно, дальше-то что?
- Идем во дворец!
- Во дворец? Но мы же должны ехать к Радужным Воротам!
Шерп замотал лысой головой и замахал руками.
- Снашала во дорец! Богиня ждет!
- Какая к черту Богиня?! – вконец обозлился Увид, - Мы и так проторчали здесь слишком долго! У нас нет времени, понял?! – орал он, стуча указательным пальцем по циферблату больших наручных часов.
Мансу вдруг на мгновение прикрыл свои черные глаза с длинными ресницами и тут же резко открыл. В них заиграл злой огонек, и шерп заговорил быстро, не ломая язык, почти на чистом английском, что привело американца в некоторое оцепенение.
- Послушайте, мистер Увид! Мне поручено сопровождать Вас до нашего Храма, согласно всем правилам и указаниям. Я обязан их соблюдать. Вас это тоже касается. Если Вы гоняетесь за сенсацией, то эта погоня может плачевно для Вас закончиться. Здесь Вам не Америка! И поэтому сначала мы пойдем во дворец к девочке-богине Кумари. Только она знает, стоит Вам продолжать свой путь к Радужным Воротам или нет!
Мансу перевел дух, и тут же лицо его изменилось, будто слетела маска, и монах добавил, снова коверкая язык:
- Понал?!
Майкл Увид сидел на скамье как вкопанный. Ему осталось только кивнуть головой.
- Ну, ты даешь, Мансу! Хорошо, если так надо, идем к твоей богине!
Маленький Мансу похлопал в ладоши, и рядом с ними вынырнули из кустов двое мальчишек. Монах наклонился к ним, что-то шепнул, и они послушно сели на лавку возле велосипедов.
- Сторожить! – показал на мальчишек шерп, - А мы идем!
Американец пожал плечами и поплелся за своим «оранжевым» спутником. Вдвоем они направлялись к Восточным Воротам. Перед входом стояли двое военных в полном обмундировании. Их форма был совсем не непальская, а самая что ни наесть, американская. Но Увид этому не удивлялся. Один из военных, одетый в форму майора, знаком показал журналисту поднять руки и также молча обыскал его. Из внутреннего кармана пиджака Увида он извлек маленький фотоаппарат, а затем портативный диктофон.
- Э-э! Минуту! Это моя собственность! Вы не можете так поступать! – возмутился Увид.
Майор смерил его презрительным взглядом, а затем, повернувшись к Мансу, заговорил с ним на местном наречии, тыча пальцем в журналиста.
- Я американский подданный, журналист Майкл Увид. Я хочу подготовить очерк о Вашей стране и местных обычаях, и….
- Закон, Непал! – перебил Увида монах, - Не наручшай! Брать нелза! Пустые руки! И идем к Богине! Понал?
Увид почувствовал внутри себя растущее раздражение, но избежать этой церемонии не представлялось возможности. К тому же без зловредного Мансу он и шага ступить не мог, отчего злился еще больше. Но выбора не было. Впереди Майкла ждало великое событие, и ради него он готов был идти хоть в пасть к крокодилу. Поэтому Увид выдавил из себя некое подобие приветливой улыбки и выставил вперед ладони.
- Хорошо, мой друг! Видишь, руки пустые! Все в порядке!
После быстрого досмотра оба военных удовлетворенно кивнули головами, и непальский майор с презрительным взглядом молча достал маленький пульт и направил его в сторону ворот. Одна из створок начала медленно открываться, и военный знаком пригласил войти. Первым переступил порог Мансу, за ним осторожно вошел Увид, за Увидом шли оба стража. Ворота беззвучно стали закрываться.
Вступив на вымощенную разноцветными плитками дорожку, проводник Майкла сложил ладони и принялся лихорадочно кланяться во все стороны, то же самое проделали оба военных. Увид смущенно поглядывал на них и ждал. Он обратил внимание, что дорожка эта вела к небольшой башне, сделанной из белого камня и похожей толи на колокол, толи на пагоду. Посредине башни вырисовывалась дверь из красного дерева, которая была значительно меньше стандартного человеческого роста. Башенка напоминала американцу какую-то сказочную индийскую шкатулку для благовоний, до того она была изящна и миниатюрна.
Увид почувствовал легкий, но неприятный для него толчок в спину. Это был майор. А Мансу в это время уже стоял у входа в башню и манил его рукой. Неужели он так задумался, что ничего не заметил?! С момента вступления на разноцветную дорожку Внутреннего Дворца журналиста стали преследовать странные ощущения того, что он уже когда-то видел нечто подобное. Но где?
Чтобы войти в белую башню, пришлось нагнуться, иначе шишки на голове были бы обеспечены. За красной дверцей оказался узкий темный куполообразный проход, тускло освещаемый висящими на стенах двумя факелами в виде драконов. Какое-то время все четверо гуськом шли по этому проходу куда-то вниз, а затем вверх. В конце прохода замаячила большая, достаточно высокая белая двустворчатая дверь. Увид ошалело смотрел на эту дверь и никак не мог понять, как это все пространство могло уместиться в маленькой башне. Под землю они вроде не спускались. Дверь открыл майор и знаком показал, что дальше журналист и его проводник пойдут одни. Мансу сложил ладони, поклонился обоим военным и нырнул в проем, а за ним и Увид. Белая дверь резко захлопнулась.
Монах шел вперед по узкому коридору быстрыми шагами, Увид еле поспевал за ним. Наконец коридор расширился и оба попали в большой просторный зал, имеющий цвет золота и крови. От такого сочетания красок у американца зарябило в глазах. «Кровь» и «золото»! Страх и восторг! Майкл почувствовал себя маленькой букашкой в этом всепоглощающем красно-желтом пространстве. Наверное, подобное зрелище было специально задумано с целью подавления независимости каждого входящего в этот зал.
Посредине зала красовался небольшой круглый бассейн, залитый красной водой, в котором плавали тысячи маленьких свечек, и от этих свечей во все стороны струился дурманящий пряно-горький аромат индийских благовоний.
- Это Озеро Шивы! – услышал у своего уха американец шепот Мансу, - Иди тихо вперед и не гляди в стороны!
Увид молча кивнул и пошел вперед. Сначала он ничего не видел, а затем его взгляд уловил очертания, напоминающие небольшой золотой трон, только без подлокотников. По бокам этого трона стояли две золотые статуи, очевидно богов. А на самом троне находилась миниатюрная фигурка, покрытая вся золотом, со скрещенными маленькими ногами и маленькими изящными руками. Одна из рук была повернута ладонью вверх. На ладони лежал свежий цветок розового лотоса. Это была единственная живая точка из всей сверкающей золотой массы, которая буквально приковала взгляд Увида к себе. Лицо божества было также покрыто золотом. А по средине лба, ближе к месту бровей, блестел маленький аметист.
Майклу, казалось, что он видит сон наяву, и слышит тонкий звон тысячи колокольчиков, и не чувствует присутствия своего «оранжевого» спутника. Наверное, это и было ощущение той самой нирваны, к которой стремятся люди. Все равно он не мог сейчас логически осмыслить свой гипнотический столбняк. Ему было страшно и вместе с тем хорошо. Он смотрел на розовый лотос и на аметист как завороженный. Вдруг Увид от неожиданности дернулся и чуть не подпрыгнул на месте. Он даже не успел уловить тот миг, когда это произошло, но с золотого лица маленького божества на Майкла глядели два совершенно живые, широко посаженные глаза, идеальной красоты, с большими черными радужками и длинными ресницами, излучающие человеческое тепло и интерес. От удивления и шокирующего восторга американец разинул рот.
- Подойди! – услышал он и придвинулся ближе к Золотой богине.
- Кто ты, чужестранец?
- Я Майкл Увид, журналист из Нью-Йорка! Я…
- Ты говоришь не то, что хочешь! – перебила его Кумари, а это была она, - Кто ты?
Увид растерялся. Ну не визитную карточку ей, в конце концов, показывать. Он не знал, что ответить. И вдруг мысль, словно молния, ударила его прямо в лоб.
- Я человек, который хочет познать Истину!
- Этого мало, зачем ты сюда пришел? – упрямо стояла нас воем маленькая богиня.
«Черт возьми! – ругался про себя Увид,- Что еще этой истуканше нужно?!»
- Твои мысли дрожат от гнева, но сердце пустует в неизвестности! – ответила за него Кумари.
Увид испугался. Неужели она читает чужие мысли. Бред! Девчонка просто хочет произвести на него впечатление!
- Ты плохой путник, ибо ты сомневаешься в собственных силах! Тебе нужна слава?
- Нет-нет нет! – закричал Увид, размахивая руками, и его слова ударились эхом о стены, - Мне нужна Истина и знания! Я хочу изменить себя, а, может, и еще кого-нибудь, - последняя фраза была произнесена более тихо.
Девочка-богиня молчала, прикрыв глаза. Увид напряженно вглядывался в маленькое золотое лицо и чувствовал, как капельки пота выступают на его широком лбу.
Американцу казалось, что Кумари молчала целую вечность. В его ушах продолжал стоять тонкий звон тысячи колокольчиков, а мерцание благовонных свечек в Озере Шивы начали сливаться в одно целое огненное пятно. Колокольчики и свечи, золото и кровь, страх перед неизведанным и бешеное, нечеловеческое любопытство, слабость в ногах и руках, свинцовая голова. Все, все смешалось воедино. Увид чувствовал своим мозжечком, что его сознание уезжает куда-то на задний план, за пределы золотой залы и красного озера Шивы. Ему стало тяжело дышать от нехватки воздуха- воздуха правды, ибо только сейчас, в этот момент ватной немощности и оцепенения, остатками здравого смысла он понял, что обманывает богиню Кумари, и она прекрасно читает его убегающие мысли, как открытую книгу.
«Шарлатанство!» - услышал Майкл сам себя. Глаза его закатились, колени подогнулись, и он как подкошенный с запрокинутыми руками рухнул на холодный мраморный пол, потеряв сознание.
Когда Майкл Увид открыл свои глаза, он поежился от холода наступающей ночи. Его бессмысленный взгляд был устремлен в промозглое темно-серое небо, похожее на старую измятую подушку. Американец лежал на той самой каменной лавке, с которой еще днем начал свое путешествие по сумасшедшей и колдовской стране Непал. Лопаткам и спине было холодно и жестко, но голова покоилась на чем-то мягком и теплом. Сморщив лицо, Увид медленно поднял свое тело и также медленно повернулся к изголовью. На скамье лежала короткая дубленая куртка с мехом ламы. Он тупо уставился на эту незамысловатую одежду, а затем стал оглядываться по сторонам, пытаясь сообразить, что с ним произошло. И когда его усталые глаза остановились на сидящем перед скамьей на корточках оранжевом монахе-проводнике, Майкл сразу все вспомнил. Мансу спокойно глядел на него снизу вверх, тая в улыбающихся губах усмешку.
- Боже мой, какого черта, Мансу! – простонал журналист, спуская свои ноги со скамьи на землю. – Что это за светопреставление? Я чуть не умер!
- Не умер же! – тихо ответил Мансу на чистом английском языке, продолжая сидеть на корточках.
Из горла Увида вырвался истерический смешок.
- Слушай, парень, а ты мне нравишься! И откуда ты такой взялся? Одного не могу понять, зачем ты из себя изображал передо мной малограмотного шерпа, коверкал слова, что за игры?
- Я тебя проверял! – невозмутимо ответил монах.
- Проверял?! - Увид вскочил, вытаращив глаза, - Он меня проверял? С какой целью, я тебя спрашиваю, чертов шерп! Я чуть не умер, ты это понимаешь, или нет? Да за эти походы к богиням по золотым комнаткам я тебя придушить готов!
- Не ори! Это никому неинтересно! – отрезал жестким голосом Мансу, поднимаясь с корточек, - собираем вещи и едем в храм Радужных Ворот.
- А-а! Богиня добро дала?! Прямо сейчас в ночи срываемся и мчимся в храм!
Глаза Мансу, черные как спелые вишни, блеснули стальным огоньком. Он молча взял с лавки куртку из ламы, встряхнул и надел ее поверх своих рыжих одежд, затем, также, не издавая ни звука, направился к лежащим на земле велосипедам и вещам. Монах поднял свой велосипед, повернулся к американцу и ледяным тоном произнес:
- Или ты едешь сейчас, или проваливай на все четыре стороны!
От такого наскока Увид даже оторопел. Взгреть бы этого коротышку как следует, да и самому можно попытаться найти дорогу. Но здравый смысл напомнил страшные легенды и истории о вмерзшие в вечные ледники Гималаев тела заблудившихся путешественников. Майкл закусил от негодования губу и молча стал собираться в дорогу.
Они вдвоем выехали за пределы Катманду через полчаса, не проронив друг для друга ни единого слова. Густая холодная ночь окутывала город и горы. Увид поднял голову, ожидая увидеть старую серую подушку неба, но вместо этого над землей и горными вершинами простирался гигантский сапфировый ковер, устланный серебристым мерцанием далеких звезд, а посредине этого ковра сверкало лимонное яблоко полной луны. Завороженный этим зрелищем американец чуть было не угодил в близлежащую канаву, но его спутник вовремя схватил руль велосипеда и выровнял его.
- Ты хороший человек, Увид! – нарушил длительное молчание Мансу, - Да, хороший, только глупый!
- Мансу! А на каком языке разговаривала со мной эта золотая девочка?!
Оранжевый монах улыбнулся в темноту и закивал своей лысой головой.
- Богиня Кумари говорила с тобой на языке Мира, на языке твоих мыслей!


Темнота ночи сгущалась над узкой булыжной дорогой, по которой они ехали молча, друг за другом, освещая себе путь велосипедными фонарями. Мимо промчались два больших джипа с туристами, разрывая клубящийся туман ярким огнем фар. Становилось совсем сыро и холодно. Майкл ежился и прятал шею в воротнике куртки из ламы. Потом навстречу проехал маленький старый автобус, битком набитый местными жителями, возвращающимися в город. После этого автобуса двум одиноким велосипедистам не попадался больше никто. Через некоторое расстояние дорога разветвилась, стала терять свои булыжники и превращаться в полудикую горную тропу, неустанно ведущую вверх. Крутить педали велосипеда становилось все тяжелее, и Майклу Увиду, привыкшему сидеть только за рулем автомобиля, приходилось лишний раз ловить разреженный горный воздух ртом и налегать на руль, чтобы не отстать в липкой и пугающей мгле от своего проводника. Прошло еще какое-то время, похожее на вечность, когда Мансу, ехавший впереди, резко остановил велосипед и соскочил на землю, показывая знаком, чтобы американец сделал то же самое. Дальше они пошли пешком, катя велосипеды рядом с собой, продолжая подниматься все выше и выше. Увиду казалось, что горы начали сдвигать над ними свои гигантские каменные стены, мерцая в фиолетовой ночи снежными шапками вершин. Они были так высоко. Звезды прятали свой слабый свет за застывшим потоокм ледников. Тишина стояла такая, что от нее звенело в ушах, а острый чистый воздух кусал щеки и ноздри. Земля под ногами была просто каменная, ни одной травинки, ни одного кустика. И повсюду горы круглые и треугольные, белые и черные, с вершинами, похожими на зубцы короны или на копье монгольских воинов, или на трезубец Посейдона.
Мансу поминутно оборачивался на своего спотыкающегося спутника и улыбался, поблескивая в свете фонарей белыми зубами. Увид пугался, злился, но молчал. Наконец на их извилистом пути появилось подобие растения – маленькое корявое деревце, больше похожее на большой куст со стволовидыми ветвями. Около него журналист с монахом и остановились.
- Что дальше? – тихо спросил американец, сдерживая раздражение и стук собственных зубов.
- Велосипеды и кое-какой скарб оставим под этим деревом, - ответил Мансу, отвязывая маленький мешок со своими пожитками от руля, - Дальше пойдем пешком.
- А если велосипеды украдут? – не без ехидства спросил Увид.
- Кто?!
- Ну, какие-нибудь люди!
- Люди?! Здесь?! – монах смешно округлил свои черные глаза, - Разве что только снежный кот или йети! – и засмеялся.
- Йети! – на этот раз пришлось удивляться Майклу, - Ах, ну да, йети – снежный человек! И что, он здесь на самом деле ходит?!
- Еще как ходит! Это его страна! И горы его! Он у себя дома!
- А ты его видел, Мансу? – осторожно поинтересовался Увид, вынимая из чемодана фотоаппарат и видеокамеру.
- Видел, - спокойно ответил оранжевый монах, небрежно пожимая плечами. Но, заметив, что американец освобождает свой кейс, тут же переключился на журналистскую аппаратуру.
- А вот этого ты с собой брать не будешь!
- Что значит не буду брать? – Майкл тряхнул руками, - Это же моя работа, это мой материал!
Но Мансу стоял на своем.
- Работа, материал. У тебя все останется в голове. Никаких съемок ты сделать просто не сможешь!
- Мансу, ты в своем уме?! Кому и что я без материала потом буду доказывать, где я был и что видел?!
- Тебе ничего не придется доказывать, - холодно ответил Мансу. – Кому надо, тот тебя оценит и услышит, и поймет.
- Что за идиотская азиатская философия! – Майкл забегал вокруг дерева, спотыкаясь в темноте о камни и чертыхаясь, - Я должен снимать, я должен делать репортаж, и никто мне в этом не помешает, тем более ты!
- А тебе никто мешать и не станет, тем более я! – усмехнулся монах, и в этой усмешке чувствовалась вся мудрость горного человека, - Там, где ты будешь, меня с тобой нет. Ты не сможешь сделать ни одного кадра!
- Черт с тобой! – с притворным пафосом ответил журналист и засунул камеру обратно в кейс. А вот маленький цифровой фотоаппарат и диктофон быстро и незаметно опустил во внутренний карман своего пиджака. Все-таки Увид надеялся, что сможет каким-нибудь образом вернуться назад за камерой. Если только дорогу найдет.
Монах покосился на Майкла и с отеческой снисходительностью покачал головой. Он прекрасно узрел все нехитрые уловки американца. Возле выступающих на поверхности узловатых корней корявого дерева нашлось глубокое отверстие, присыпанное землей. Туда и были спрятаны велосипеды и часть вещей.
А дальше с американцем начали происходить весьма странные вещи. Из всего путешествия по ночным горным перевалам Увид запомнил только спину своего проводника, какую-то узкую темную пещеру, по которой они продвигались чуть ли не ползком и на ощупь; потом в сознании Майкла случайно застрял шум каскадного водопада и странный пронзительный свист, повторяющийся через некоторые отрезки времени. И все! Уши мерзли, руки коченели от холода, глаза слезились, а в голове образовалась тяжелая пустота, как будто Кто-то Невидимый и Неосязаемый накрыл полушария мозга невесомой паутиной беспамятства.
Он очнулся внезапно, как тогда, на каменной скамье перед дворцом, и увидел перед собой два полукруглых свода скал, между ними небольшое пространство, напоминающее полянку где-нибудь в Альпах, покрытую ослепительно-белым снегом. На этой полянке стояла то ли большая хижина с черепичной крышей, то ли это был вход в местный храм, но вся эта постройка светилась изнутри мягким, теплым оранжевым светом, и Майклу так захотелось войти в это тепло, что даже ступни ног заломили. Рядом со светящейся хижиной находился небольшой загон с навесом, в котором, зарывшись по грудь в сене, стояли большие лохматые и рогатые животные, жующие и фыркающие, пускающие густой пар из широких ноздрей. Очевидно, это были яки, которых Майкл видел только на фотографиях. Американец смотрел на вход со ступеньками усталыми глазами и тяжело дышал. Голова раскалывалась от разреженного горного воздуха. Очевидно высота, на которой стояла хижина, была немаленькой. В висках тяжелыми толчками пульсировала кровь, а при внезапно возникшем воспоминании о сигарете к горлу Увида подступила противная тошнота. Журналист пошатнулся и тут же почувствовал, что чья-то сильная рука придерживает под локоть.
- Как дела? – услышал Майкл спокойный и тихий голос Мансу. Это была его рука.
- Меня сейчас вырвет, друг мой Мансу! – простонал в ответ американец и уткнулся своим подбородком себе в грудину.
- Это у вас, европейцев называется отравление кислородом!
- Я не европеец! – выдавил из себя Увид. И тут же его тело рывком согнулось пополам, диафрагма начала судорожно сокращаться. Майкла стошнило.
- Ничего, ничего, все нормально! – говорил, стоя над ним и постукивая его по лопаткам Мансу, - Сейчас станет хорошо и легко.
- Я тебе этот поход припомню! – отвечал, давясь, американец.
- Будь мужчиной! Нас уже ждут!
Майкл с трудом выпрямил спину и поднял свое красное и мокрое лицо. Черные кудри волос прилипли ко лбу, из глаз лились слезы. Однако тошнота отступила, а дышать стало намного легче.
На пороге светящейся хижины-храма стоял мужчина довольно высокого роста, с гладко выбритой головой, в длинной лохматой шубе. Руки были спрятаны в широких рукавах. Лицо смуглое, с выступающими скулами и без единой морщинки, ничем не выдающее возраст хозяина, ничем не примечательное; ни один мускул на этом лице не создавал хотя бы подобие какой-нибудь мимики или выражения. Полная пустота. Только глаза на фоне этой безликости горели спокойным, пронизывающим черным огнем. Однажды Увид где-то читал, что такие глаза бывают только у истинного воина-убийцы. Ему виделось, что этот взгляд должен парализовать все его тело. Но ничего подобного не случилось, а лысый человек в шубе знаком пригласил Увида и Мансу войти вовнутрь. Мансу улыбаясь, поклонился встречающему и спокойно переступил порог. А Майкл ради приличия испуганно и громко произнес «Привет!» и проскочил мимо «убийственных» черных глаз. А потом опять произошел очередной провал в памяти американца.
На этот раз помутнение сознания длилось несколько дольше обычного. Когда Увид пришел в себя, то обнаружил, что сидит в одном из теплых углов этого странного светящегося храма с керамической плошкой в руках, наполненной каким-то пахучим горячим напитком, во рту ощущалась терпкая горечь, значит, этот напиток он уже успел попробовать. Журналист уловил беспокойный взгляд своего проводника Мансу, который сидел на застланном тростниковыми циновками полу в кругу таких же бритоголовых, как и он, в оранжевых одеяниях монахов. Повсюду горели маленькие и большие свечи. Майкл поднял вверх голову и посмотрел на потолок, который имел абсолютно квадратную форму и был покрыт ярко-оранжевой краской. В центре квадрата были нарисованы четыре больших знака, не похожие ни на китайские иероглифы, ни на индийские буквы.
Пока Увид разглядывал странный потолок, монахи тихо переговаривались на своем наречии. Майклу было тяжело двигаться. Согнутые в коленях ноги занемели, мышцы живота и спины ныли, а голова устало клонилась к правому плечу. Очень хотелось куда-нибудь лечь. И он лег прямо на пол, прикрыл отяжелевшие веки, и тут же глубокий мертвый сон поглотил его.




************

Горы порождают истину, очищают тело и душу. Горы исцеляют. Горы очень и очень опасны. Но они притягательны своей силой и красотой. Горы могут убить или возродить заново.
С этим безудержным потоком мыслей американский журналист Нью-йоркского Нового Географического Журнала Майкл Увид проснулся с восходящим солнцем над горной цепью Гималаев в оранжевом Храме Радужных Ворот, стоящем на высоте 3200 метров над уровнем моря.
Он был бодр и полон сил, как никогда. Да и никогда за свои тридцать пять лет он не поднимался в шесть утра самостоятельно без напряжения и ночной усталости. У него ничего не болело, ему было все удобно и легко. Мышцы его отдохнули за короткую ночь, покоясь на жестком полу, выстланном тростниковой циновкой. Увид чувствовал себя шестнадцатилетним мальчиком, готовым на любые подвиги и трудности. Американец резко поднялся на ноги, расчесывая пальцами рук свои взъерошенные кудрявые волосы, и огляделся по сторонам. Рядом никого не было. Двери хижины-храма были открыты настежь, и вовнутрь врывался свежий и чистый до остроты воздух гор. Несмотря на то, что этот странный горный дом не имел ни одного окна, яркий пучок света струился через раскрытые двери, и внутри было светло как в полдень. Майкл задрал свою косматую голову и посмотрел на оранжевый потолок. Тот светился изнутри и переливался всеми цветами радуги. Видеть это было так необычно и непривычно. Без единого источника внутреннего света (все свечи были погашены, кроме одной высокой и тонкой, тускло мерцающей в правом углу храма) потолок сам излучал радужные огни. Словно завороженный смотрел Увид на это маленькое чудо. По всему телу бегали приятные мурашки. Восхищенное созерцание было прервано мягкими и легкими шагами на пороге. Майкл нехотя опустил голову и бросил взгляд в сторону выхода. Там стоял тот самый гладко обритый смуглый монах с «убийственными» глазами, все в той же шубе, держа в руках большой керамический кувшин с длинным и узким горлышком. Очевидно, это был главный настоятель храма.
- Как ты чувствуешь себя, чужестранец? – спросил он ровным, жестким и сильным, как электрическая молния голосом.
- Благодарю, прекрасно! – и Увид почтенно склонил кудрявую голову, - А где все люди, где мой проводник?
- У каждого свое дело, и тебе будет, чем заняться, - спокойно ответил настоятель.
- Послушайте! – осторожно подбирая слова произнес журналист, - Я очень счастлив, что очутился здесь, в Вашем храме, мне все интересно. Но…Но, самого главного я пока не увидел. Вы наверняка знаете о цели моего визита!
Монах молчал, продолжая держать кувшин в руке. Взгляд его черных глаз пронизывал насквозь и приводил в некоторое оцепенение. На секунду Увид представил, что он сам кролик, а настоятель огромный - хищный удав, готовый сожрать его без промедления. С трудом оторвав свое зрение от черных колдовских глаз монаха американец вымолвил:
- Уважаемый настоятель! У меня мало времени! Я должен увидеть то, к чему так долго стремился, мне дорога каждая минута! Я очень прошу привести Мансу, чтобы мы смогли собраться в дорогу. Я так понимаю, идти придется далеко!
- Тебе незачем спешить! Не гонись за временем, еще рано! Ты пробудешь здесь три дня и три ночи!
Майкл округлил от удивления глаза и хотел, было, возразить, но решил промолчать. А настоятель продолжал спокойным безмятежным голосом говорить:
- Для начала выпей и умойся! Эта вода из Мертвого Водопада. Ты будешь пить ее и умываться ею в течение трех дней, - монах поставил перед Увидом свой тяжелый кувшин, - Тебе придется поголодать, чужестранец! За это время ты должен сложить холм из камней выше твоего роста и успокоиться. И когда Солнце сядет за горой Аннапурной, а полная Луна осветит ее восточный склон, Мансу придет к тебе и соберет тебя в путь.
С этими словами настоятель Радужного Храма развернулся и медленно вышел на снег.
Американец смотрел ему вслед, словно громом пораженный. Мысли роились в голове, переплетаясь и путаясь. Чувство возмущения и нетерпения, кипевшее внутри Увида, заставило бегать его по хижине-храму, словно голодного тигра. Он метался из угла в угол, бранясь громко вслух и спотыкаясь о циновки. Внезапно Майкл остановился и бросил быстрый взгляд в сторону стоявшего по средине кувшина с водой из водопада. Негодование, бурно кипевшее в душе журналиста, стало затихать и сменилось ощущением страха и недоумения.
«А что, если меня захотят оставить здесь навечно?! И какого черта я должен собирать эти камни на голодный желудок? И где Мансу? А вдруг он вообще не придет? Господи! Зачем я ввязался в эту авантюру?! Но ведь сам, сам, хотел увидеть и услышать то, что никто и никогда не видел и не слышал! Что за страна такая колдовская?! А с другой стороны, зачем я им дался? Они наверняка не довольны моим появлением здесь! Интересно, почему именно я, почему на меня выпал выбор? Наверное, этого я никогда не узнаю, если вообще вернусь отсюда целым и невредимым! А если вернусь, то стану мировой знаменитостью!»
Майкл прервал свои лихорадочные размышления, подошел к кувшину и попытался поднять, но лишь едва оторвал его от земли. Сосуд оказался неимоверно тяжелым, что лишний раз доказывало недюжую силу наставника храма. Тогда американец присел на корточки, откупорил упругую крышку и тихонько наклонил кувшин к себе, приблизив вытянутое горлышко к губам. Сделав пару глотков ледяной воды, Майкл закашлялся и сразу почувствовал сильную энергию Мертвого Водопада. Затем он снял свитер, отбросив его в сторону, обнял кувшин, просунув руку через длинную ручку, вытянул по-гусиному свою загорелую шею и начал лить воду на себя. Вся кожа спины сжалась, пронизанная горячими иголочками. Увид громко вскрикнул и подпрыгнул, мотая кудрявой головой и фыркая как лошадь.
Кувшин словно неваляшка покачался из стороны в сторону и ровно встал на свое широкое днище. Майкл поскакал на пружинистых ногах, помахал руками, поохал и поахал и быстро надел свой свитер на мокрое разгоряченное от ледяной воды тело.
Солнце поднималось все выше, а в Храме Радужных Ворот становилось все светлее.
Он вышел наружу и зажмурился от слепящих солнечных лучей и жгучей белизны снега. Увид рассматривал местность. Храм стоял на небольшом плато, окруженный плотным кольцом скал и гор. Майкл обошел его вокруг и убедился, что за хрупкими стенами этого странного храма простирается огромная каменистая пропасть, и смотреть в нее не было сил: от страха высоты сосало под ложечкой. Переведя дух, американец стал оглядываться по сторонам и задумался, где взять ему необходимое количество камней для холма. Кроме мелких булыжников величиной с ладонь, лежавших на проталинах, он ничего подходящего не видел. Яркое солнце подтапливало снег, покрывший за ночь свежую зеленую траву. Увид подошел к загону с лохматыми яками, которые жевали солому и боязливо косились на него огромными черными глазищами. Он заметил, что животных поубавилось в количестве. Значит, монахи куда-то уехали на них и оставили его здесь в полном одиночестве. И когда вернуться, не известно. Эта неприятная мысль защекотала и без того расшатанные нервы американца. Чувство одиночества не раз посещало Майкла за его небольшую жизнь. Но сейчас это был просто человеческий страх перед огромными чужими горами, перед чужой азиатской страной и даже перед этими странными зверьми с длинной челкой на лбу, непрестанно жующими в своем загоне и фыркающими угрожающе широкими ноздрями.
И все-таки страх следует преодолеть действием. Поэтому он должен собрать этот чертов холм камней и, как сказал настоятель, полностью успокоиться. Психотрудотерапия!
«Прямо как Чингиз-Хан!» - буркнул себе под нос Майкл, осторожно обходя загон с яками, - «Тот тоже собирал камни, крушил страны и народы, а потом разбрасывал камни! Собирал и разбрасывал! Философия!»
За задворками загона оказалась большая отвесная стена, переходящая в горизонтальное плато, на котором и стоял Храм Радужных Ворот. Вот откуда он будет таскать камни. Их здесь было предостаточно и любого размера.
Майкл засучил рукава, плюнул себе на ладони и принялся за работу.
С наступлением черных сумерек, когда горка гранитных булыжников доставала Увиду лишь до пояса, он, изнемогая от усталости, изодрав руки в кровь и еле передвигая ноги, доплелся до хижины-храма, вошел вовнутрь и упал, словно подкошенный, на циновки, не зажигая свечей, не разведя огонь и не умывшись. Да так и уснул мертвым сном, ни разу не шелохнувшись за всю ночь.
Утром его разбудил холод и шум невидимого водопада. Он медленно поднялся, кряхтя и постанывая, отпил воды из кувшина, умылся, почувствовал прилив сил. И все повторилось снова: камни, вода, измождение и ночь.
Вечером второго дня холм достиг макушки Увида, но от неосторожного движения американца развалился до основания. Майкла охватило отчаяние. Силы его были на исходе. Он упал на колени и принялся стучать грязными кулаками по холодной земле, буквально взвыв от бессилия, злости и досады. Яки испуганно таращились на орущего, заросшего щетиной, грязного в оборванных джинсах человека, не выпуская соломы изо рта.
Вдруг он вскочил на ноги и подбежал к животным. Ему пришла в голову мысль, что можно одного из яков использовать в качестве тягловой силы, нужно только найти что-то вроде тачки и веревку. Но, увы, ни того, ни другого он обнаружить не смог, ни в хижине, ни в загоне. Да и лохматая скотина, явно, не была настроена на то, чтобы ее куда-то впрягали.
Бранные слова и размахивание руками уже не помогали Увиду. Внезапно из его глаз полились слезы. Майкл уже давно не помнил, когда он последний раз плакал и по какому поводу. Необъяснимое чувство нахлынуло на него, словно прибрежная волна, и Увид разрыдался. Он всхлипывал, размазывая льющиеся слезы по запыленному лицу, и ощущал, как вместе с ними проходит злость и тяжесть, страх и отчаяние. В конце концов он успокоился и взялся снова собирать свой бренный холм.
Ночь падала туманом в расщелины горной цепи, звезды медленно гасли, уступая место восходу, а Майкл Увид, свернувшись калачиком, словно большая собака, спал прямо на клочке земли, освобожденной от снега, возле выросшего заново каменного холма.
Третий день прошел для журналиста тяжело и спокойно. Он таскал камни, осторожно, боясь лишний раз вздохнуть, складывал булыжники друг на друга и рядом друг с другом, умывался, пил ледяную воду и не переставал удивляться, что кувшин был еще полный и почти такой же тяжелый, как в первый день. Увид уже не обращал внимания на свое полное одиночество и боль в мышцах и суставах, не пугался иногда возникающего отдаленного гула в пропасти. Лицо его стало почти черным от лучей горного солнца, руки пропахли гранитом, а шея покрылась солью от высохшего пота.
Когда бледно-красное солнце заката лениво сползло за склоны хребта Лхотзе, а воздух пропитался ночным холодом, каменный холм Увида поднялся намного выше его роста. Американец вытер свои почерневшие ладони об изодранные джинсы и ушел в хижину-храм. Он зажег все свечи, которые увидел, нашел свой пиджак с фотоаппаратом в кармане, накинул его на плечи, сел на циновки посредине под знаками на оранжевом потолке, сложив ноги по-турецки, и стал ждать возвращения монахов.
Они вернулись, загнали яков в стойло, молча вошли в свою обитель и увидели американца, сидящего на полу с прикрытыми глазами. Наверное, можно было подумать, что этот человек из далекой бешеной цивилизации за три дня в горах совсем рехнулся, уронил свой разум в глубокую пропасть. Но монахи знали, чего стоило чужестранцу собрать каменный холм, они видели в его лице успокоение духа. И поэтому довольно улыбались, глядя на задремавшего Увида. Больше всех был рад Мансу. Его загорелое лицо сияло. Он присел на корточки рядом с журналистом и слегка тряхнул его за плечо. Майкл медленно открыл глаза и увидел перед собой довольную физиономию своего проводника, и ему стало так легко и хорошо на душе, что он готов был заключить Мансу в свои объятия и расцеловать как родного человека. Однако он только смог вымолвить осипшим голосом:
- Мансу, Мансу! Если бы ты знал, как мне тебя не хватало, как я рад тебя видеть!
- Я тоже рад, что ты жив и здоров, американец! Ты сильный, это важно!
- Я собрал холм, как было сказано! – и Увид показал грязным пальцем на улицу, - Но у меня совсем не осталось сил, и я очень хочу есть! Честно!
- Это все поправимо! – ответил Мансу, помогая вместе с одним из монахов Майклу подняться.
Бритоголовые монахи раскладывали свою поклажу, доставали из мешков много вкусно пахнущих лепешек, какие-то травы, сыпали на пол, на циновки коричневый рис, на него выкладывали копченую рыбу и мягкие белые шары, похожие на сыр. Кувшины, стоящие рядом с едой, были полны молока и желтого чая. В дальнем углу, огороженном большими валунами и деревянными дощечками, разводился огонь. В него бросали сильно пахнущие травы и корешки. Над красно-зеленым пламенем, стреляющим мелкими звездами, установили треногу с круглым ободом, в который вместили большой бронзовый котел, почерневший от копоти. Монахи клали в каждый угол храма деревянные дощечки с вырезанными знаками и посыпали их солью, при этом кланялись и что-то шептали себе под нос. Все действия происходили так четко и быстро, что Майкл Увид только успевал поворачивать из стороны в сторону свою кудрявую голову. Он жевал вкуснейшие лепешки с тмином и зирой и запевал теплым козьим молоком и думал, что нет на свете вкуснее этих лепешек. Его руки были грязные, язык болел без утерянных слов, глаза слезились от дурманящего дыма, а мышцы тихонько наливались новой жизнью. И он был почти счастлив. Почти. Ему не хватало того, ради чего он сюда добрался. Он ел сыр, который Мансу скатывал ему в маленькие колбаски и подбрасывал на колени. Он видел настоятеля через открытые двери, тот ходил вокруг его каменного холма, заложив руки за спину, и сосредоточенно разглядывал каждый булыжник. Где-то в невидимой пустоте шумел Мертвый Водопад, которого Майкл никогда не видел. Монахи разливали дымящийся желтый чай в маленькие глиняные плошки и передавали друг другу, отпивая по глотку из каждой посудины. В остатки чая они обмакивали кисточки, сделанные из собственных состриженных волос, подходили к стене и рисовали знаки, похожие на хвосты птиц или лапки хищных зверьков.
- Что они делают? – шептал в ухо Мансу американец.
- Они пишут тебе путь. Чтобы тот, кто тебя встретит, не принял за врага своего! – Мансу пристально и внимательно смотрел в широко раскрытые серые глаза Майкла, ища в них затаившийся страх, но кроме любопытства и недоумения он ничего не заметил.
- Сейчас ты снимешь с себя всю твою одежду, вымоешься, смажешь руки красной хной и наденешь все другое! Когда луна станет совсем полной, мы с тобой уйдем! Ты понял?
- Да-да! – кивал в ответ Майкл, лихорадочно раздеваясь и трясясь больше от нетерпения, чем от холода.
Мансу и еще один монах мыли американца в большой каменной ступе, нещадно терли его кожу тростниковым мочалом и поливали сначала почти кипятком, а потом ледяной водой. Майкл подпрыгивал и бился локтями о стенки ступы, но терпел. За всю свою жизнь его еще никто так не мыл. После его ладони намазали хной, отчего они стали кирпичного цвета. И хотя Увид не понимал, для чего это делается, он молчал. Будь что будет. Затем ему дали новую одежду, которая удивила его не меньше. Это было нечто похожее на комбинезон из шкуры ламы вывернутой наружу, темно-серого цвета. И когда Майкл надел это на себя, то Мансу невольно заулыбался.
- Теперь ты похож на йети! – посмеиваясь, произнес он, - Зато не замерзнешь и не поранишься!
- И в этом я должен идти?! – удивленно оглядывая себя, спросил Увид.
Монахи, стоявшие рядом, молча закивали головами.
- Обувь можешь оставить свою! – голос настоятеля храма заставил Майкла вздрогнуть, - В горах ночью очень холодно, особенно в пещерах. Туда, куда ты идешь, чужестранец, нет ни дня, ни ночи, ни ветра, ни дождя, ни холода, ни жары. Не гоняйся за своими мыслями, они все равно от тебя сбегут. Будь спокоен и радуйся, что не найдешь дорогу назад!
Увид оцепенело глядел на настоятеля, пытаясь понять, шутит он или говорит правду. Но спокойный и холодный взгляд черных глаз не пускал его дальше своих зрачков. Монах положил свои руки ему на плечи и еле слышно произнес:
- То, что ты увидишь, чужестранец, не должно тебя убить. Но тот, кто будет с тобой разговаривать, может тебя отвергнуть. Для этого я и оставил твою гордыню здесь, в каменном холме. Я осмотрел каждый камень, и каждый камень сказал мне, что ты теперь спокоен, но еще глуп. Ты хороший человек, но ты не знаешь жизнь, твои годы это твое детство, а мудрость затерялась. Ты ее найдешь там, куда пойдешь сейчас. Но если ты не почувствуешь, что мудрость твоя стоит рядом с тобою, словно тень твоя, а увидишь только страх, ты умрешь, и на этой земле тебя уже не будет ни в какой жизни. Подумай, прежде чем сделать первый шаг туда.
Майкл стоял, опустив голову. Он подбородком чувствовал, как бешено колотится его сердце. Ему вдруг стало невыносимо страшно. Он, наконец, понял, что это не просто приключение, прогулка за сенсацией, это его судьба взяла за ворот и тряханула сильно и предупредительно. Но назад он уже вернуться не мог и не хотел.
- Я готов ко всему, что бы ни случилось! – тихо, но уверенно ответил Увид.
Настоятель едва заметно улыбнулся и потрепал его плечу.
- До перевала с тобой пойдет Мансу. Дальше твой путь продлится в одиночестве.

******

{продолжение следует.}

@темы: Библиотека